Газета «Новости медицины и фармации» 21 (301) 2009

Почти сорок лет назад, когда мы, будущие врачи, взахлеб читали все, что посвящено медицине и врачебной профессии, на глаза попалась небольшая книга о… вирусной природе рака. Многое уже выветрилось из головы, забылось, но имя автора той книги помню — Зильбер Лев Александрович. Почему? Не знаю. То ли необычная для того времени тема — инфекционная теория происхождения опухолей, а нас учили, что причины опухолей — это безудержный рост и размножение атипичных клеток, связанные с воздействием различных канцерогенов, радиации, мутацией клеток и т.д. То ли это был мой страх перед вероятностью заражения раком. Объяснить себе я не могу, но фамилия автора и идея книги сохранились в памяти.

Прошло много лет… И вот, изучая вопросы персистенции вирусов, мы получили данные, в какой-то мере подтверждающие эту теорию. У умерших детей с генерализованной цитомегаловирусной инфекцией и органными поражениями при нейрогистологическом исследовании наблюдалось разрушение нервных элементов. Это в сочетании с развивающейся тяжелой иммунной недостаточностью, на наш взгляд, и определяет потерю контроля иммунной и нервной систем над функциями и структурами органов, теоретически обосновывает возможность бесконтрольного размножения атипичных клеток, т.е. развитие опухолей, а также данные, получаемые сегодня о воздействии цитомегаловируса на генный аппарат клеток с их мутацией и перерождением. Вот и всплыла в памяти книга, прочитанная много лет назад. А тут открытие папилломавируса, вызывающего рак матки у женщин, и, более того, создание эффективной вакцины, предупреждающей опухоль. И Нобелевская премия ее создателю — Гарольду цур Хаузену. Значит, теория, о которой я читал, верна, а Зильбер это доказал еще тогда, много лет назад? Я решил узнать подробнее, кто был этот человек и почему его работы… забыты современниками и нами.

Ученый, основоположник медицинской вирусологии в СССР, создатель первого специализированного учреждения — Центральной вирусной лаборатории Наркомздрава РСФСР, а также отдела ультравирусов в Институте микробиологии АН СССР, академик АМН СССР, интеллигент до мозга костей, лауреат Сталинской и Государственной премий СССР, почетный член Нью-Йоркской академии наук, кавалер международной медали «За заслуги перед наукой и человечеством», председатель Комитета по вирусологии и иммунологии рака Международного противоракового союза и… трижды сидевший в тюрьмах и лагерях бывшего СССР. Разве это не характеристика для настоящего ученого и великого Человека социалистического государства?

Жизнь Льва Александровича Зильбера (1894–1966) охватила, безусловно, самый трагический период истории России и СССР, включивший события русско-японской войны, революции 1905 г., двух революций 1917 г., двух мировых и Гражданской войн, сталинского террора 30–50-х годов, ГУЛАГа, сессию

ВАСХНИЛ (1948), Павловскую сессию (1950), «дело врачей» (1952), разгул антисемитизма, борьбу с космополитизмом. Только два коротких периода его жизни можно считать относительно спокойными: до 1917-го и после 1953 г., а между этими датами было семь с половиной лет тюрем и лагерей.

Трагическая и счастливая жизнь Зильбера началась в позапрошлом веке в семье военного капельмейстера. Мать его, Хана Гиршевна (Анна Григорьевна) Дессон, была прекрасным музыкантом, поэтому в доме всегда царила музыка, стихи, ставились домашние спектакли. Младший брат — Вениамин Каверин, автор «Двух капитанов», одной из любимых книг молодежи, прекрасного романа «Открытая книга», где прообразом героини — Тани Власенковой была жена Л. Зильбера — создатель отечественного пенициллина З.В. Ермольева, а сам Л. Зильбер, ученый-вирусолог, — Мити Львова. Одна из сестер Левы, Лея, вышла замуж за его друга и одноклассника Ю. Тынянова, автора прекрасных книг, которыми мы зачитывались: «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Подпоручик Киже»; другая, Мира, — за создателя и первого директора Народного дома им. А.С. Пушкина И.М. Руммеля.

В Леве родители видели будущего великого музыканта, а основания для этого были — он прекрасно играл на скрипке.

Но судьба распорядилась по-другому. Окончив в 1912 г. с серебряной медалью Псковскую губернскую гимназию, Л. Зильбер поступает на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В 1915 г. переводится на медицинский факультет Московского университета, получив разрешение одновременно посещать занятия на естественном отделении. Для того чтобы заработать на жизнь, ему приходилось трудиться в сыпнотифозном отделении одной из больниц города; был Лев и «нянькой» у душевнобольного старика, скрипачом в московских ресторанах. В годы Первой мировой войны Зильбер ушел на фронт, а вернувшись, продолжил обучение в университете. В 1917 г. получил диплом врача, в 1919-м — кандидата естественных наук. Во время Гражданской войны служил врачом в Красной армии, был в плену у белогвардейцев и чудом избежал смерти — ведь был не только красным, но и «жидом». Спас его бывший однокурсник — главный врач госпиталя белых. Тогда же перенес тяжелую форму сыпного тифа. Но даже находясь в таких условиях, попытался создать вакцину против сыпняка.

С 1921 г. работал в Москве в Институте микробиологии Наркомздрава.

С этого времени он начал исследования, посвященные изучению изменчивости микроорганизмов, развитию противовирусного иммунитета, термостабильности антигенов, антител и ком­племента.

В начале тридцатых годов этот молодой, но уже известный ученый назначается директором Бакинского института микробиологии, но проработал он в этом качестве недолго. В Нагорном Карабахе развилась эпидемия чумы, возникла опасность распространения инфекции. Санэпидотряду, возглавляемому Л.А. Зильбером, удалось быстро локализовать инфекцию. Согласно версии НКВД, эпидемия была делом рук вражеских диверсантов, которые доставали трупы умерших от чумы и распространяли части их тел по территории республики. Когда члены экспедиции осмотрели могилы умерших, казалось бы, предположение о диверсии подтвердилось: в некоторых могилах были обнаружены тела с отрезанными головами, без сердца и печени. Началось следствие…

Как оказалось, причиной быстрого распространения болезни был дикий древний обычай горцев. «Если умирают один за другим члены одной семьи, это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Надо привести на могилу коня и дать ему овса. Если он поест над могилой, значит, в могиле живой — его надо убить, голову отрезать, взять сердце, печенку, нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи».

То есть никакой диверсии не было, но именно в диверсии обвинили… Зильбера по его возвращении в Баку. Дескать, из экспедиции он привез с собой бактерии чумы с целью зара­зить население Азербайджана. Тогда, не подписав ни одного обвинения, Зильбер пробыл в заключении четыре месяца. Его спасло заступничество Максима Горького. К знаменитому писателю с письмом обратился его литературный крестник, младший брат Льва Зильбера писатель Вениамин Каверин. Позже Каверин описал это в романе «Открытая книга» — доктор Андрей Львов не кто иной, как Л.А. Зильбер.

В 1931 году Лев Александрович возвращается в Москву и вскоре создает первую в стране Центральную вирусологическую лабораторию.

Лев Александрович никогда, и в последующих своих отсидках, не подписал ни одного признания ни на себя, ни на своих коллег. И это несмотря на жестокие пытки, избиения, голод и унижения.

В нем был стержень стойкости и смелости, присущих Ученому и Человеку. Он готов был умереть, но не изменить самому себе. Уже в пятидесятых годах при рентгеноскопии грудной клетки молодая врач-рентгенолог воскликнула: «Да у вас половина ребер сломана, а в карточке об этом ничего нет!..» На что Лев Александрович с улыбкой ответил: «Это у меня после автокатастрофы».

Дмитрий Иосифович Ивановский в 1892 году открыл фильтрующиеся вирусы — мельчайшие возбудители болезней, свободно проникающие сквозь поры бактериологических фильтров. Но прошли десятилетия, прежде чем человечество полностью осознало величие этого удивительного открытия и поняло, что перед ним огромный новый и страшный враг, не менее сильный, чем болезнетворные микробы; грозный и почти неуловимый, притаившийся в глубинах живой клетки и защищенный ею от действия известных науке лечебных препаратов. Лев Александрович был одним из немногих советских исследователей, которые вовремя предугадали роль вирусов, размер опасности и создали советскую школу вирусологов.

В середине тридцатых годов грянула гроза. Надо было почти безоружными, без всякого опыта выйти из только что созданных лабораторий и принимать бой: на Дальнем Востоке разразилась эпидемия неизвестной болезни, часто кончавшейся смертью или параличами. Командующий Особого Дальневосточного военного округа Василий Блюхер направил наркому обороны шифровку, в которой сообщал, что в нескольких вверенных ему армейских подразделениях, расположенных в дальневосточной тайге, «наблюдается повышенная смертность среди красноармейцев и комсостава от неизвестной болезни». Болезнь была совершенно не изучена и классифицировалась местными врачами как «токсический грипп». В 1935 г. врач А.Г. Панов, работавший на Дальнем Востоке, впервые установил, что эта болезнь — энцефалит, но он считал ее уже известным в то время японским летним энцефалитом. Не стоит забывать, в какие годы разворачивались эти события. В Дальневосточном управлении НКВД тут же созрела «оригинальная» версия: шпионы, троцкисты-ревизионисты, иностранные резиденты и прочая «нечисть» собираются извести советский народ. Да и ожидались военные действия с Японией. Срочно на Дальний Восток отправляется спецэкспедиция ученых под руководством молодого профессора Л.А. Зильбера.

Спустя много лет Зильбер вспоминал: «Когда Наркомздрав формировал экспедицию, он хотел сделать комплексную группу, в которой должно было быть 10 профессоров. Я решительно отказался от участия в такой экспедиции и сказал: «Что-нибудь одно — или я беру на себя всю ответственность и формирую экспедицию, или устраивайте, как считаете нужным. Можно себе представить, какая это была «ответственность» и какие последствия могли быть в случае неудачи. После крупного разговора мне отказали. Но Военно-санитарное управление было кровно заинтересовано в борьбе с энцефалитом. Вспомните то время — это был период не только широкого хозяйственного освоения Дальнего Востока, но и время, когда мы вынуждены были держать там крупные войсковые части, которые стояли прямо в тайге. Поэтому Военно-санитарное управление обратилось к Наркому обороны, и по его прямому распоряжению (К. Ворошилов) я единоначально возглавил экспедицию. Я мог подбирать в эту экспедицию кого угодно и работать так, как мы считали нужным. Я взял исключительно молодежь, и сделал это совершенно сознательно…»

Дальнейшее написано Львом Александровичем сразу после экспедиции. «При первом же выезде 19 мая 1937 г. с группой сотрудников в тайгу в северный район заболеваний я столкнулся с фактами, которые заставили меня взять под сомнение существующую концепцию об эпидемиологии этого заболевания.

В небольшой больничке расположенного в тайге лес­промхоза я нашел истории болезни за последние три года. Их просмотр показал, что энцефалитом болеют преимущественно весной, а не летом, что характерно для японского энцефалита, и только люди, работающие в тайге и часто не имеющие никакого контакта между собой. Эти данные никак не увязывались с теорией контактной или капельной инфекции. В этой же таежной больничке 19 мая я нашел больную энцефалитом, которая заболела 4 мая и уже поправлялась к моменту моего посещения. Она была первой больной этого сезона, и установление источника ее заражения могло иметь решающее значение для последующих исследований. Больная оказалась домашней хозяйкой, никуда не выезжавшей в течение двух лет из таежного поселка, где она жила, и не имевшей контакта ни с больными, ни с их семьями. Долго не удавалось установить хотя бы какую-нибудь вероятность происхождения этого заболевания. Оно опровергало и контактную теорию, и летнюю сезонность, и предположение о возможности переноса заболевания комарами, так как никаких комаров в это время в этом районе не было. После длительного расспроса больная вспомнила, что за 10–14 дней до заболевания она собирала в тайге прошлогодние кедровые орехи и, вернувшись домой, обнаружила у себя впившихся клещей. Этот единственный факт, с которым можно было связать ее заболевание, естественно, привлек мое внимание…»; «…Я полетел во Владивосток, чтобы хоть немного узнать что-то о клещах (я ничего не понимал в них тогда)... Там мне помогли, правда, только литературой, и я нашел в работе одного ветеринара кривую укуса коров клещами, которая совершенно совпадала с кривой нарастания заболевания у людей, только с опозданием на две недели; ясно, что это был инкубационный период…»; «…Вероятность переноса заболевания этим путем была для меня столь очевидной, что уже в конце мая я направил ряд врачей, в том числе и сотрудников экспедиции, в тайгу к партиям лиц, работающих исключительно в тайге, чтобы проинструктировать их об опасности укуса клещей. В последующем оказалось, что из этих лиц в 1937 г. заболел только один человек, хотя в предыдущие годы это были наиболее поражаемые группы. Вместе со сбором эпидемиологических данных была организована и экспериментальная проверка клещевой теории. Соответствующие опыты, порученные мной М.П. Чумакову (будущий академик АМН СССР), увенчались полным успехом, и им была экспериментально доказана возможность передачи заболевания иксодовыми клещами. Эти и все последующие работы, особенно обширные исследования академика Е.Н. Павловского и его сотрудников, полностью подтвердили выдвинутую мной теорию о передаче заболевания иксодовыми клещами».

Нелишне привести мнение одного из руководителей второй экспедиции на Дальний Восток (1938) А.А. Смородинцева, впоследствии ведущего вирусолога, академика АМН СССР (оно относится к 1984 г.): «Надо сказать, что более подходящей кандидатуры, конечно, чем Л.А. Зильбер, для решения столь сложной задачи в эту пору подобрать было невозможно»; «Лев Александрович Зильбер в буквальном смысле шел на неведомое и блестяще обосновал вирусную природу возбудителя клещевого энцефалита». Эти свидетельства представляют особую ценность, поскольку Смородинцев не только хорошо знал все связанные с экспедицией 1937 г. обстоятельства, но и был не согласен с Зильбером по многим вопросам общей вирусологии, которые ими открыто дискутировались в послевоенные годы.

Клещевая теория, выдвинутая Зильбером, обоснованная его сотрудниками и им самим, поражает нас даже спустя семьдесят лет после этих событий многими связанными с ней обстоятельствами. Идея появилась 19 мая 1937 г. — через два (!) дня после начала непосредственной работы в очаге заболевания, а уже спустя 20 (!) дней ученый писал: «Я взял на себя ответственность предложить на специально созванном 10 июня совещании местных органов здравоохранения в корне изменить все мероприятия по борьбе с этими заболеваниями, сосредоточив основное внимание на противоклещевой профилактике».

Казалось бы, люди, в течение трех месяцев буквально ежечасно рисковавшие жизнью, вправе рассчитывать хотя бы на благодарность за то, что было ими совершено. Однако шел 1937 г., и по чудовищному, абсурдному и кощунственному доносу Льва Александровича Зильбера… арестовали. В отсутствие арестованного и без его фамилии публикуется первое научное сообщение об этиологии клещевого энцефалита. Ряд участников зильберовской экспедиции, а также руководители и участники второй и третьей экспедиций 1938 и 1939 гг. (Е.Н. Павловский, А.А. Смородинцев, П.А. Петрищева) были награждены Сталинской премией 1-й степени. Среди лауреатов Л.А. Зильбера не было.

В школьных и медицинских учебниках 1950–1970-х годов по биологии открытие переносчика энцефалита связывалось только с именем Е.Н. Павловского, фамилия Зильбера не упоминалась вообще, хотя имена некоторых участников первой экспедиции (М.П. Чумаков, Е.Н. Левкович, В.Д. Соловьев, А.К. Шубладзе) кое-где фигурировали.

В 1939 г. Лев Зильбер был освобожден. Мы не можем сказать сейчас, что было решающим в этом освобождении: абсурдность ли обвинений, энергичные ли и бесстрашные действия преданных друзей или «пересменка» в НКВД, когда вместо палача Ежова пришел новый палач — Берия, начавший свою деятельность с освобождения очень небольшой части заключенных. Выйдя на свободу, Зильбер публикует классическую основополагающую работу по клещевому энцефалиту, написанную по свежим следам экспедиции еще в 1937 г., пишет монографию по энцефалитам, сдает ее в издательство в декабре 1939 г. Книга набрана, должна выйти в свет, но в 1940 г. последовал второй арест с приговором — десять лет лагерей. На слушании дела ему не дали сказать ни слова и обвинили по четырем пунктам 58-й статьи, каждый из которых уже грозил расстрелом. Но Зильбер опять ничего не подписал и только крикнул отчаянно в зале суда: «Когда-нибудь лошади будут над этим смеяться!»

Это было самое тяжелое заключение Льва Зильбера. Он едва не погиб от истощения и непосильного труда. Ученого спас случай и медицинское образование: он удачно принял роды у жены начальника лагеря и вскоре стал заведовать лазаретом, при котором создал небольшую научную лабораторию.

Находясь в заключении (1937–1939, 1940–1944 гг.), Зильбер часть срока отбывал в лагерях на Печоре. Здесь в условиях тундры он создал препарат против пеллагры — антипеллагрин и спас жизнь сотням заключенных, погибавших от полного авитаминоза (им даже получено авторское свидетельство об изобретении, и это в нечеловеческих условиях лагерного заключения!). Кстати, заявителем изобретения была организация — НКВД. Одна инъекция антипеллагрина творила чудеса — поднимала полностью истощенных людей. А самое главное, в его лагере резко упала смертность. Там же им разработан способ изготовления спирта из ягеля, чтобы не тратить на него дефицитное зерно. Зильбер с разрешения начальства организовал конференцию лагерных врачей, на которой рассказал о том, как бороться с пеллагрой. А буквально на следующий день после конференции — срочный вызов в столицу. Как и в 1931 году, Лев Зильбер надеялся на освобождение. Эта надежда рухнула сразу же после разговора со следователем. Ему предложили заняться бактериологией, но вовсе не той, о какой он мог мечтать. Зильберу предложили руководить лабораторией, изучающей средства бактериологической войны. Он отказался сразу — не помогли ни уговоры, ни угрозы. И тогда, ничего не добившись, его отправили в «шарашку».

«Шарашка» — закрытое учреждение НКВД, в котором арестованные ученые трудились под постоянным и бдительным контролем. Тем не менее работа в «шарашке» была отдушиной, позволившей хотя бы частично вернуться в науку, без которой Лев Александрович существовать не мог. Как он позже писал, «обстоятельства сложились так, что у меня было достаточно времени, для того чтобы думать». Действительно, работа в «шарашке» предоставила эту возможность — там не вызывали на допросы, не истязали.

Еще в 1935 г. Зильбер в докладе на совещании вирусологов говорил о вирусной теории происхождения рака. Область, совершенно не разработанная наукой, со скептическим, мягко сказать, отношением к этой идее научного сообщества, причем высших его слоев, но… все это не отталкивало, а привлекало Льва Александровича. Нельзя сказать, что Зильбер был первым, кто высказал идею о вирусах как этиологических факторах при возникновении неоплазий. К тому времени были выделены вирусы, способные вызывать опухоли у животных и птиц: вирус саркомы кур (П. Раус, 1911), вирус папилломы кроликов (Р. Шоуп, 1932), вирус опухолей молочных желез мышей (Дж. Битнер, 1936). Естественно, что в те годы опыты проводили только на экспериментальных животных, метод культуры тканей и клеток появился на 15 лет позже. Но где достать этих животных в условиях тюрьмы? Лев Александрович быстро находит выход. Он договаривается с заключенными, и те начинают ловить ему мышей и крыс, которых в «шарашке» хватало, а расплачивается за эту работу табаком, выдававшимся заключенным.

Было бы крайне удивительно, можно даже сказать, «ненормально», если бы такая яркая личность, как Лев Зильбер, остался в то время на свободе. Поразительно другое — как он выжил, уцелел, сохранил интеллект и волю к жизни и научному творчеству. Думается, что Зильбера спасло то, что он не подписал признаний своей «вины», несмотря на пытки, а его друзья, несмотря на террор НКВД, не убоялись письменно заявить о его полной невиновности. Письма в его защиту шли от друзей и коллег: академика Н. Гамалеи, главного хирурга Красной армии Н. Бурденко, вице-президента Академии медицинских наук Л. Орбели, В. Энгельгарда и, конечно, З. Ермольевой, бывшей жены Льва Александровича. Невзирая на то, что когда-то давно их семейная жизнь не сложилась, она не только продолжала любить Льва Зильбера, но и оставалась его близким другом. В самые тяжелые годы, рискуя карьерой и жизнью, она вела титаническую борьбу за его освобождение: и тогда, когда его взяли по доносу в 1937 году, и теперь, когда по такому же доносу его арестовали вновь в 1940 году. Она решилась на очередной отчаянный шаг. В 10 утра 21 марта 1944 года в Кремль на имя Иосифа Сталина было передано письмо о невиновности Льва Зильбера, подписанное виднейшими учеными страны. На конверте Зинаида Ермольева пишет всего одно имя — главного хирурга Красной армии Николая Ниловича Бурденко, с которым она хорошо знакома. На всех фронтах шло генеральное наступление, Иосиф Сталин не мог оставить без внимания письмо главного хирурга армии. К тому времени имя самой З.В. Ермольевой, создателя отечественного пенициллина, было широко известно, в том числе и лично Сталину. И произошло невероятное: 21 марта, в тот же день, когда письмо легло на стол в приемную вождя, Льва Зильбера освободили. Это случилось накануне его 50-летия. Сталин, узнав о злоключениях этого выдающегося человека, извинился перед ним за несправедливость жизни и собственноручно вручил ему Сталинскую премию — высшую награду для ученых того времени. (Какое фарисейство, какая низость — ломать людей, их судьбы, жизнь, а потом извиняться и награждать.)

Безусловно, друзья ученого совершили гражданский подвиг, если вспомнить, что это было военное время, а Зильбер обвинялся ни больше ни меньше как в измене Родине. Поэтому спасение Зильбера, его возвращение на свободу — не результат восстановления истины, признания ошибки теми, кто его мучил и держал за решеткой, а конечный результат его мужества, силы воли, с одной стороны, и дружеской профессиональной солидарности — с другой. Это был не дар судьбы, а исход борьбы многих людей со сталинской машиной смерти. В этом, может быть, главный нравственный урок жизни Зильбера, имеющий непреходящую, абсолютную ценность.

На базе результатов экспериментов, проводимых Львом Александровичем в лагерной «шарашке», им высказаны два основных положения: опухоли имеют вирусное происхождение, но вирус выполняет лишь инициирующие функции в опухолевой прогрессии, т.е. только запускает неопластический процесс.

В дальнейшем же опухолевая клетка в вирусе не нуждается: вирус не противостоит хозяйской клетке, не размножается в ней — он взаимодействует с ней, меняет ее наследственные свойства, заставляя мутировать, превращая в опухолевую, а затем исчезает.

Ученый считал, что эти идеи должны быть доведены до исследователей.

В лагере он добивается приема у одного из высоких чинов НКВД и просит опубликовать свои результаты в научном журнале, хотя бы и под вымышленной фамилией. Ему в этом было с издевкой отказано: «…на фронте погибают тысячи солдат, а ты со своими глупостями…» Тем не менее он сумел (несмотря на неусыпный контроль) изложить свои мысли микроскопическими буквами на папиросной бумаге и, обманув бдительность тюремщиков, передать текст З.В. Ермольевой во время короткого свидания.

Уже через год после освобождения, в 1945-м, Зильберу присуждается Сталинская премия и его избирают действительным членом только что созданной Академии медицинских наук, он становится научным руководителем Института вирусологии АМН СССР и возглавляет отдел вирусологии и иммунологии опухолей Института эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Га­малеи, где и работал все последующие годы.

В 1946 г. Зильбер четко формулирует свою вирусогенетическую концепцию происхождения опухолей, основные положения которой состоят в следующем:

«...роль вируса в развитии опухолевого процесса сводится к тому, что он изменяет наследственные свойства клетки, превращая ее из нормальной в опухолевую, а образовавшаяся таким образом атипичная (опухолевая) клетка служит источником роста опухоли; вирус же, вызвавший это превращение, или элиминируется из опухоли благодаря тому, что измененная клетка является неподходящей средой для его развития, или теряет свою болезнетворность и поэтому не может быть обнаружен при дальнейшем росте опухоли... В то же время неопухолевые вирусы и другие инфекционные агенты хотя и способны вызывать клеточную пролиферацию, но это еще не значит, что они способны вызывать наследственные изменения свойств клетки. Последняя способность присуща только опухолевым вирусам, и характер их воздействия на клетку принципиально отличается от характера воздействия инфекционных агентов, вызывающих в основном воспалительные и некротические изменения...»

Вскоре Лев Александрович приходит к мысли об использовании иммунологических маркеров для идентификации онковирусов и их белковых продуктов в ­опухолях человека. Фактически Зильбер и его сотрудники были пионерами в новой области иммунологии — обнаружении специфических опухолевых антигенов.

С течением времени Лев Александрович все больше внимания уделял поискам прямых доказательств вирусогенетической теории рака, а именно — доказательству интеграции генома опухолеродного вируса с геномом клетки. Именно в такой интеграции он видел специфические отличия опухолеродных вирусов от инфекционных, именно в ней заключалось, как полагал Зильбер, критическое событие, ведущее к опухолевой трансформации зараженной вирусом клетки.

В 1952 г., во времена «дела врачей» и борьбы с космополитизмом, когда разгонялись одна за другой научные лаборатории, арестовывались многие ведущие ученые, врачи, министр здравоохранения генерал Смирнов, зная об экспериментальных работах Зильбера по созданию противораковой вакцины и опасности его нового очередного срока, засекретил как работы Зильбера, так и его самого. Тем самым, без сомнения, Лев Александрович был спасен от очередного ареста. Вскоре после окончания «дела врачей» Зильбер добился открытия и публикации этих исследований.

Окончательным доказательством интеграции вирусного и клеточного геномов стало открытие обратной транскриптазы Г. Теминым и Д. Балтимором и опыты Р. Дальбеко по выявлению вирусной ДНК как интегральной части клеточной ДНК в опухолях. Все эти ученые, а немногим ранее и Пейтон Раус, стали нобелевскими лауреатами. Но это было позже, а одни из самых первых прямых доказательств интеграции были получены Зильбером в опытах по соматической гибридизации «безвирусных» опухолей, первоначально вызванных чувствительными для этих клеток вирусами. Кроме того, в лаборатории, руководимой Л.А. Зильбером, выявили преодолимость межклассовых барьеров для опухолеродного вируса. Это было абсолютно новым и неожиданным и ставило вопрос о возможной роли вирусов животных в возникновении опухолей человека, как сейчас это предполагают в случае коровьего бешенства.

Для человека вопрос о роли вирусов в канцерогенезе приобретает все большее значение. Получены убедительные доказательства, что некоторые вирусы прямо связаны с опухолями человека (по частоте встречаемости на их долю приходится примерно четверть всех опухолей человека). Это рак шейки матки, этиологическим агентом которого являются несколько типов вирусов папиллом человека, рак печени, при котором выявлен интегрированный геном вируса гепатита С, лимфома Беркитта и рак носоглотки, где, по всей видимости, вирус Эпштейна — Барр выступает этиологическим агентом в цепи событий, ведущих к возникновению опухоли, вирус герпеса типа 8, связанный с саркомой Капоши, вирус Т-клеточного лейкоза взрослых. Современная онковирусология стремительно развивается благодаря вторжению в онкологию молекулярно-биологических подходов, о значении которых многократно писал Лев Александрович в последние годы своей жизни.

Он мечтал создать вакцину против рака, но не успел… Однако прошло чуть более полувека, и первая вакцина против рака (рака шейки матки) была создана и дала чудесные результаты, сохраняя здоровье женщин. Ее создание было бы невозможно без понимания вирусной природы заболевания, без вирусогенетической теории рака, открытой Львом Зильбером.

10 ноября 1966 года Лев Александрович Зильбер вошел в свой рабочий кабинет и протянул помощнице заключительные страницы книги, над которой он работал последние два года, — «Вирусогенетическая теория возникновения опухолей». «Поздравьте меня, — сказал он, — наконец я ее закончил». Он улыбался. А через 10 минут его не стало.

В 1967-м посмертно он стал лауреатом Государственной премии…

Вот уже несколько лет я собираю материалы о жизни Льва Александровича Зильбера. Читал его книги, воспоминания о нем коллег-ученых, учеников, сына. И не только в связи с его уникальными пионерскими исследованиями. В большей степени меня увлекала его личность как человека и гражданина. Незаслуженно оклеветанный, лишенный свободы, в нечеловеческих условиях ГУЛАГа, под страхом смерти, он думает, работает, экспериментирует, создает новое научное направление, которое сегодня, много лет спустя, определяет многое в здоровье и жизни человечества. И пусть авторство, награды, премии, в том числе и Нобелевские, достаются другим. Для него, как и для других гениев, прошедших тюрьмы и лагеря нашей страны (Королев, Туполев, братья Вавиловы, Tимофеев-Ресовский, Войно-Ясенецкий, Юдин и многие другие — этот список огромен), главной была Наука. Это было их жизнью, этим они и жили…