Газета «Новости медицины и фармации» 20-22 (477, 483-484) 2013

Заметки редактора на полях книги И.М. Трахтенберга…

…Как бы пояснить деликатно?.. Читая строки, написанные рукой, непременно — рукой, касающейся листка бумаги, вдруг слышим голос, интонацию… Недаром существует выражение — «ожившие строки»… И вдруг предстает облик человека, и — удивительно! — черты его можно рассмотреть пристальнее, подробнее, чем — «тогда», чем в реальном — но что такое реальность?! — общении, увидеть, почувствовать — глубже, ярче… Достовернее.

Ада Рыбачук

Волнующей для Исаака Михайловича стала награда Конгресса литераторов Украины — литературная премия им. Юрия Каплана.

Перед тем как перейти непосредственно к презентуемому изданию, академик Кундиев отметил еще одну грань таланта Исаака Михайловича. Свой очерк о юбиляре, опубликованный в вестнике АН, Юрий Ильич так и назвал: «Когда ученый опережает время». Именно докторант И.М. Трахтенберг еще 50 лет тому назад поднял тему микромеркуриализма, переросшую для него в еще более широкую и чрезвычайно важную — влияние малых доз токсических веществ. Во всем мире об этом заговорили только после Чернобыля и статьи в Natural Science. И только месяц назад в Токио состоялась всемирная конференция, посвященная теме запрета ртути.

А вот уже слова Юрия Ильича непосредственно о книге: «Действительно, это замечательное повествование о Киеве и киевлянах. Исаак Михайлович прозорливо и мудро назвал ее «МОЙ Киев, МОИ киевляне». То есть, надо полагать, что есть НЕ его Киев, НЕ его киевляне. Но он повествует только о своих, о замечательных людях, о самом городе, и я бы сказал, что он не жалеет красок, когда пишет о своих друзьях… Исаак Михайлович в восторге от новых работ П.П. Толочко и особо выделяет его книгу «И прошлое не проклиная». Я бы назвал новую книгу Исаака Михайловича еще «И перед прошлым преклоняюсь». Но было ли наше прошлое таким распрекрасным? На этом можно было бы остановиться, но сам же Исаак Михайлович, ссылаясь на основателя исторической психологии Жана­Пьера Вернона, пишет: «…нельзя, разумеется, предавать забвению события и обстоятельства, о которых больно и горько вспоминать. Увы, такие воспоминания неизбежны, а для становления лучшего будущего необходимы…»

Исаак Михайлович коленопреклонен перед Alma Mater, но всегда ли она была любящей мамой? Порой она становилась и злой мачехой… Может быть, об этом не надо говорить сегодня, но это должно стать предметом специального исследования… Вам слово, Исаак Михайлович!»

А дальше был рассказ автора о своей книге — яркий и темпераментный. Думаю, уместно привести сокращенную стенограмму его первой части — философско­публицистической. Вторая — это рассказ о содержании книги и комментариев к размещенным в ней иллюстрациям. Здесь лишь можно рекомендовать заняться чтением этой, безусловно, интереснейшей книги.

Итак, слово автору.

«…Хочу сказать, что за житейской и профессиональной суетой — нашей с вами, за политическими баталиями, свидетелями которых мы являемся, за всем беспокойным сегодняшним днем мы не видим и утрачиваем довольно редкие в последнее время в Киеве встречи интеллигенции, интеллектуалов, обсуждение новых книг, обмен мнениями по кардинальному вопросу: «Камо грядеши?» — «Куда мы идем?», вот эти форумы последнего времени почему­то отошли на задний план. Хотя в них попытки интеллигенции — украинской, киевской, попытки наших современников возродить духовность. Таким был один форум, который недавно завершился в Киеве. Это был конгресс по биоэтике, посвященный 150­летию Владимира Вернадского и 100­летию Николая Михайловича Амосова, моего старшего друга, с которым у нас были очень доверительные отношения, особенно в последние годы. Я заявил доклад на этот конгресс под названием: «Проблемы духовности, морали, нравственности, этики в художественных произведениях и публицистике Амосова». Я сейчас вам процитирую одно место из его книги «Голоса времен»… В замечательном предисловии Юрия Виленского сказано, что эта книга — исповедь о нашем тревожном, тяжелом, но в чем­то прекрасном времени. Николай Михайлович написал следующее: «Материальное и духовное. Увы! Сегодня пересиливает первое. Но я надеюсь, что по мере того, как наше общество будет обретать мудрость, эти соотношения изменятся».

Я задаю вам вопрос: когда это говорил Николай Михайлович? 20 с лишним лет тому назад! Скажите, пожалуйста, что изменилось? В нашем обществе и сегодня превалирует материальное — погоня за деньгами, за должностями, за конъюнктурой. В своей книге я пытался развить эту мысль, касаться этих положений, демонстрируя их на опыте Киева, киевлян, всех вас, которые здесь. У меня в книге более 1660 персоналий в именном указателе. Я смотрю на президиум, я смотрю на вас, и если бы я перечислил всех, кто здесь, это заняло бы очень много времени.

…Не все знают, что у Петра Петровича Толочко, моего близкого друга, в его публицистической, литературной деятельности содержатся замечательные находки: он очень здорово подбирает наименования, хорошо подбирает концовки, я уже не говорю о глубоком историческом содержании, и это очень важно. Юрий Ильич упоминал его книгу «И прошлое не проклиная». Уже в этом названии содержится его кредо. И я открою вам секрет: Петр Петрович пишет стихи. Он сейчас напрягся, но я вам эти стихи прочитаю:

И новый день приемлю не всегда,

И день прошедший я не проклинаю.

Пока еще горит вечерняя звезда,

Я опыт жизни собственный листаю.

Не слишком радостны ее итоги.

Свершений меньше, чем начал.

Все меньше спутников в дороге,

Все ближе вечности причал.

Хорошие стихи!

Насчет «вечности причал». Вспомним Михаила Светлова. Он говорил так:

Пятница, суббота, воскресенье…

Нет у нас от старости спасенья!

Думаю, он ошибся. Есть! Есть спасенье! В творчестве, в семье, в понимании близкими, друзьями. В том, что мы пытаемся свершить ради людей. Это великое дело! В книге у меня фигурируют стихи киевлянина поэта Юрия Левитанского. Я хорошо знал его собрата по творчеству, поэта Семена (Сарика) Гудзенко, жившего на Тарасовской, напротив моего дома. Он был моим другом детства. Он стал замечательным фронтовым поэтом. О нем писал Эренбург в свое время. И он говорил:

Мы не от старости умрем,

А мы от старых ран умрем.

Он ушел из жизни очень рано. О нем в книге есть очень много. Есть его фотографии…

Так вот, о спасении от этого временного, так сказать, фактора Левитанский писал так:

Когда земля уже качнулась,

уже разверзлась подо мной

и я почуял холод бездны,

тот безнадежно ледяной,

я, как заклятье и молитву,

твердил сто раз в теченье дня:

— Спаси меня, моя работа,

спаси меня, спаси меня!

У меня в книге, которую я писал два года и которой предшествовал ряд книг, посвященных нашим с вами делам, нашей Alma Mater — Киевскому мединституту, посвященных институту, в котором я работаю свыше 40 лет, есть очень много рассуждений о времени. Скажите, пожалуйста, слышали ли вы о таком ирландском поэте, нашем современнике, который написал самую короткую пьесу, попавшую в книгу рекордов Гиннесса? Эта пьеса очень маленькая, идет 35 секунд. Ее автор, Сэмюэль Беккет, нобелевский лауреат, написал: «Вздох, вскрик и молчание» — вот наша жизнь, короткая… Это отдельная, большая тема: время, как с ним справиться?

Сегодня, когда назвали цифру, из­за которой я стою перед вами, у меня в голове звучит романс: «…не говорите мне о нем». Не могу адаптироваться к этой цифре, не могу ее осознать. И поэтому убеждал всячески всех, кто помогал организовать все это: ради Бога, ради Бога, только презентация книги, никаких возрастных нюансов, только презентация. Но никуда от этого не денешься: и возраст, и память — это то, что есть в моих книгах. Память, раздумья. Это основа.

Вы помните, один крупный философ, наш предшественник, говорил: «Память — это история». Он был тысячу раз прав. Видите, какая штука: пока мы помним наших предшественников и наших современников, которых нет сегодня с нами, пока мы о них пишем, пока мы о них говорим, они будут в истории. Сэмюэль Беккет о скоротечности жизни пишет очень много и, главное, говорит о том, что мы не всегда ценим каждый день как маленькую жизнь. Я привел в книге слова и высказывание Габриэля Маркеса, которому диагностировали тяжелую форму лейкемии. Он разослал всем своим друзьям письма:

«Если бы у меня было еще немного времени… Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал, читая стихи Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой... Я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю... Я бы доказал людям, насколько они не правы, думая, что когда они стареют, то перестают любить: напротив, они стареют потому, что перестают любить!»

Вдумайтесь в это. Кстати, с этими рассуждениями перекликается и то, что сказал Амосов. В свое время он подарил мне и моей жене, присутствующей здесь, книгу, которая называется «Преодоление старости». На обложке надпись: «Ничто так не старит, как готовность стареть». Я в книге убеждаю всех вас, чтобы у вас такой готовности не было ни в коем случае (излишне говорить, что Исаак Михайлович такой готовности начисто лишен, а его комплексы по поводу наступившей даты — лишь минутная слабость. — А.Б.). И чтобы вы мыслили совсем другими категориями.

И если я написал эту книгу, то написал еще и потому, что поэтесса Марина Цветаева говорила очень умную вещь (она очень умная была женщина): «Во второй половине жизни важен не успех, а важно успеть».

И я доволен, что успел написать эту ­книгу!»

Полемизируя с Кундиевым, Исаак Михайлович заметил: «Юрий Ильич меня упрекает, что я пишу о хороших людях и не упоминаю о плохих. Признаю, что делаю это сознательно. Если бы я стал писать и о них, то у меня был бы серьезный выброс адреналина, норадреналина, ДОФА, ­дофамина — предшественников катехоламинов — не мог я себе этого позволить. Да и зачем я буду писать о завкафедрой марксизма­ленинизма, который, извините за грубое выражение, долбал Соломона Соломоновича Кагана за то, что тот не цитировал «Марксизм и вопросы языкознания», когда речь шла о Павловском учении. Или о других…»

Чествуя героя дня, хор дважды исполнил «Многая лета».

А теперь, представляя со своей стороны книгу И.М. Трахтенберга, хотелось бы обратить внимание читателей на то, что она — десятая по счету из числа вышедших из­под пера уважаемого автора произведений этого жанра на изломе столетий и в первые годы нового тысячелетия. Тоже своеобразный юбилей. Пожалуй. А юбилей предполагает право на некое подведение итогов, выводы и обобщения. Да и для автора этих строк участие в создании книги в роли одного из редакторов — определенный этап совместного творчества, к которому ваш покорный слуга был привлечен Исааком Михайловичем при написании ряда публицистических очерков и эссе, а также фундаментального труда «Яды. Популярная энциклопедия».

Книги — они, как люди, рождаются на свет, чтобы будить умы и души, волновать и открывать новые горизонты, оставляя глубокий след в сердцах и в памяти людской, либо, единожды вспыхнув, погрузиться в пучину забвенья.

Мемуарно­публицистические книги И.М. Трахтенберга выдержали испытание временем и, становясь библиографической редкостью, продолжают вызывать живой интерес, желание откликнуться, поделиться сокровенным.

При написании мемуаров Исаак Михайлович опирается прежде всего на упомянутое выше мудрое высказывание Фрэнсиса Бэкона «Память — это история». Как пишет автор и в этой книге, и в прежних своих публикациях, пока события минувшие и более близкие, а также деяния наших предшественников, их опыт, жизненный путь, судьбы и поучительные уроки творчества живы в памяти нынешнего и будущих поколений, занимают и волнуют нас, побуждают помнить, рассказывать и писать о них, они пребудут в истории прошлого и настоящего.

«Блики былого, личностного и общественного, — читаем мы у Исаака Михайловича, — нахожу сегодня и у других авторов воспоминаний, в публикуемых очерках и дневниковых записях — этом отражении своего рода микромира человека, о котором писал Каверин».

Ответ на им же поставленный вопрос «Зачем пишутся мемуары?» Исаак Михайлович начинает со слов Г. Ибсена: «Воспоминаний моих не могу отогнать и не хочу. Пережитое переживаю вновь и вновь, без конца».  И продолжает: В этих словах Ибсена, в сущности, заключается один из ответов на возможный вопрос о мотивах, побуждающих обращаться к впечатлениям далекого и более близкого прошлого. Как справедливо отметил знаток человеческой психологии Александр Герцен, «чтобы написать свои воспоминания, достаточно быть просто человеком, которому есть о чем рассказать и который хотел бы рассказать об этом».

Исаак Михайлович — как раз такой ­человек.

Но каковы же «образы микромира» И.М. Трахтенберга, в чем, повторюсь, их особое обаяние и притягательность? Редактируя рукопись этой книги, я часто возвращался к мысли о том, сколь важно, когда ученый, специалист, обладающий глубокими знаниями в своей области, особенно такой жизненно важной, как профилактическая медицина, владеет еще и словом, литературным даром. Тогда его книги, статьи, выступления становятся не только источником полезных, научно достоверных знаний, но и материалом для увлекательного чтения, в процессе которого эти знания постигаются не только на рациональном, но и на эмоциональном уровне, впитываясь в оба полушария нашего мозга.

Это одна сторона литературно­публицистического творчества автора, относящаяся ко всем освоенным им жанрам. А что касается мемуаров…

Большей частью авторы мемуаров пишут о себе. Но мне импонируют мемуары иного рода. Такие, где, говоря от первого лица, автор выводит на передний план людей, встречи с которыми подарила судьба, события, коим был свидетель, а сам, не исчезая из повествования, находится в тени. Отсутствие «авторского эгоизма» чрезвычайно привлекательно и вызывает симпатии читателя. Именно таковы мемуарные произведения Исаака Михайловича. Но не только и, может быть, не столько это поражает в его мемуарах. Широта охвата событий, обилие персонажей, тончайшие штрихи их словесных портретов.

Я думаю, да и неоднократно в этом убеждался, о любом знакомом ему человеке, и не только одном из многих сотен героев его мемуарных книг, Исааку Михайловичу найдется что вспомнить, о чем рассказать. Это подтверждают и оценки других, весьма авторитетных экспертов. Приведу некоторые из них.

«Выход в свет новой книги И.М. Трахтенберга, совпавший по времени с преддверием знаменательного для всех нас события — юбилея Академии, — особый повод подчеркнуть его вклад в освещение интеллектуального достояния наиболее ярких представителей отечественной научной мысли, истории становления ряда научных школ. Среди множества имен деятелей нашей творческой интеллигенции, которые фигурируют в новой книге, как и в предыдущих мемуарных книгах автора, наибольшее внимание уделено тем, кто посвятил себя научному творчеству… О каждом из многих, упомянутых в книге, находятся у автора особые слова, доминирует в повествовании о них дружеская благорасположенная тональность, содержатся воспоминания о встречах «по поводу» и «к месту». А главное, слова уважительные, памятные, добрые».

«Автор — не писатель, хотя и давно тяготеет к слову, и в книге нет каких­либо литературных изысков. Это просто искренние страницы о череде событий и людей в личностном восприятии, иногда беглые и строго фактологические, но нередко неожиданные и трогательные, заставляющие опечалиться или рассмеяться. Но, чего бы ни касалось перо академика И. Трахтенберга, он делает это с уважением к своим героям. И часто с какой­то трогательной обязательностью, нежностью. В стиле его Саги, в сущности, высвечиваются черты его натуры».

«Мы часто слышим, читаем модное и вполне обывательское, мещанское, глубоко провинциальное слово «элита», под которым, как правило, в наши невежественные дни подразумеваются «владельцы заводов, газет, пароходов», а в переводе с поэтического — грабители богатств Украины — ее недр и людей. Редчайшая эпистолярная коллекция академика Трахтенберга — вот уж где элита! Выдающиеся наши ученые, деятели культуры. Академики и профессора, доктора наук, лауреаты различных премий высшего порядка… И кстати, когда историк пишет о времени — это его взгляд на эпоху, на документы, на факты, на прессу. А тут ведь об одной и той же эпохе со всех сторон повествуют разные люди. И эпоха выкристаллизовывается значительно более полно. Эпоха глазами современников. Причем людей, способных осмыслить и ее подводные течения, и надводные... Это вдохновляет!»

Все это было сказано в адрес предыдущих литературных произведений И.М. Трахтенберга.

Однако в полной мере высказанные суждения и оценки относятся и к новой книге Исаака Михайловича. Книга впечатляет и содержанием, и формой, в которую это содержание заключено. В известной мере оно перекликается с содержанием предыдущих его книг. Это и не удивительно, ведь автор вновь рассказывает о своих близких и друзьях, людях, встречи с которыми — прямые или опосредованные — подарила ему жизнь. Но рассказ обогащается новыми фактами, размышлениями и суждениями, новыми параллелями между прошлым и стремительно меняющимся настоящим. И конечно, новыми персонажами. Работая над книгой, Исаак Михайлович неоднократно возвращался к уже написанному и отредактированному тексту, оттачивая стиль, уточняя формулировки, дополняя его мыслями, которыми он стремился поделиться с читателями. Как редактор, я видел эту работу, можно сказать, «изнутри»… Из санатория в Конче­Заспе я получал пакеты с листочками, исписанными энергичным почерком Исаака Михайловича и грифами «Cito!», «Это важно!», «Необходимо включить!», из Мюнхена, где он гостил у детей, сканы аналогичных листочков приходили по электронной почте. Исаак Михайлович искал наиболее меткие названия статей, глав, книги в целом, ее оптимальную структуру. Когда рукопись книги была завершена и отредактирована, Исаак Михайлович перечитал ее, пришел к выводу, что книга вышла чересчур объективной, что ей не хватает личностного, субъективного ощущения автора, и вновь перелопатил текст. В итоге получилось то, о чем так метко сказал академик П.П. Толочко в предисловии к книге:

«При чтении воспоминаний И.М. Трахтен­берга возникает ощущение неразрывной связи его неординарной личности с Киевом. И трудно сказать, кому повезло больше — Исааку Михайловичу, которому судьба подарила счастье жить и творить в этом вечном городе с тысячелетней историей, или Киеву, который обрел в Исааке Михайловиче не только преданного сына, но и блестящего летописца, без книг которого невозможно в полной мере постичь этот город и его историю».

Наверное, у каждого киевлянина — свой Киев, свое видение его образа, свои воспоминания, свои заветные уголки. Автор дает нам возможность увидеть Киев глазами воспевавших его писателей и поэтов — К. Паустовского, М. Булгакова, В. Некрасова, Б. Пастернака, А. Ахматовой, С. Гудзенко, И. Козлова, А. Вертинского, Б. Чичибабина, В. Брюсова, Л. Киселева… Глазами художников и фото­художников, запечатлевших облик старого и нового города.

Киев И.М. Трахтенберга — это город, одухотворенный идеалами и деяниями минувших дней, населенный нашими современниками — людьми совести и чести, людьми долга — славной когортой коллег­врачевателей, людьми, владеющими волшебной силой искусства, образами ушедших, но дорогих сердцу, для них у автора «память, которая всегда со мной».

Исааку Михайловичу в высшей степени присуще чувство историзма — ощущение уникальности каждого прожитого дня, каждой случайной встречи, незначительного, казалось бы, события.

В заключение отмечу, что книга содержит богатейший иллюстративный материал, а уровень ее оформления вполне соответствует ее содержанию, в чем заслуга редактора Наталии Данкевич, художественного редактора Юрия Воронцова и издательского дома «Адеф­Украина».