Газета «Новости медицины и фармации» 5 (534) 2015

Статья опубликована на с. 32 (Мир)

Борьба Карлсона

    с синдромом Х

В давние времена, когда он был еще «молодым, в меру упитанным мужчиной в самом расцвете сил», Карлсон пообещал себе никогда не привязываться и избегать ответственности. Много лет он был верен своим принципам, всегда «улетал, обещая вернуться», но никогда не возвращался.

Однако многолетняя система дала сбой, когда он встретил Малыша. То ли бесконтрольного клубничного варенья было слишком много, то ли плюшки фрекен Бок были слишком свежими, но он остался в своем домике на крыше на долгое-долгое время.

Поначалу было неимоверно, упоительно здорово. Они провели несколько веселых лет, творя шалости, пока Малыш не окончил школу и не поступил в колледж. Этот момент настал неожиданно, и вот он остался снова один. «Не волнуйся, Карлсон, — говорил ему друг, пакуя чемодан. — Ты можешь прилетать ко мне каждый день, если захочешь. Я с собой чашку твою возьму, и тарелку твою любимую, с гномиками… Я всегда тебе буду рад!»

Нет, совсем один он не оставался — тайком влюбленная в него леди Бок увидела в отъезде Малыша долгожданную возможность привязать к себе вечного странника, тем более что путь к его сердцу был так очевиден. И началось — булочки, сырнички, маффины, блинчики, и все это обильно сдобрено вареньем. Не готовь она так вкусно, давно бы разбил ее мечты и улетел, пока была возможность, но отказаться от всего ЭТОГО… Как вы уже поняли, наш герой не отличался сильной волей. Да что уж там, никакой волей не отличался.

Постепенно летать стало тяжело. С утра во рту было сухо, как в пустом кране; до того, как оторваться от земли, надо было прогреть моторчик, а потом взять разбег и прыгать с крыши, чтобы в полете выровняться. Двигался он все медленнее, радиус полета сужался. И эти странные боли в груди, когда летал долго, — как будто рука сжимает его податливое, трепещущее сердечко и все крепче сдавливает.

В один из хороших дней решил навестить Малыша в колледже, не так уж далеко он находился. И что же он увидел? Решив залететь в еще по-летнему открытое окно, по старой привычке, он затрепетал над подоконником. Малыш был не один. С ним была девушка, которая пила из его, Карлсона, чашки, ела с его тарелки с гномиками, развалилась на диване и несла полную ерунду. А Малыш, его лучший друг, вместо того чтобы сказать ей, какую глупость она говорит, так смеялся, как давно не хохотал с ним…

Нет, он все же остался один. Так и не показавшись Малышу на глаза, он вернулся обратно, в свой домик на крыше, и съел все свои трехдневные запасы. После чего лежал, мучаясь новоприобретенной изжогой, размышляя о том, как был он прав много лет назад, когда не хотел привязываться ни к кому. В этот момент фрекен Бок принесла ему свежих плюшек… Да ладно, почему бы и нет! Краткосрочное счастье фрекен, когда он сообщил ей о своем позитивном ответе на ее многолетние притязания и велел раздеваться, сменилось унынием в момент, когда стало очевидным его мужское бессилие. На этом терпение его лопнуло, и назавтра Карлсон важно почимчиковал в поликлинику. Пешком, ибо моторчик после вчерашнего обжорства заводиться наотрез отказался.

Удивление доктора, когда он увидел маленького важного толстого человечка с пропеллером, сменилось профессиональным интересом:

— Летать стало сложно? Моторчик, говорите, не заводится? И сухость во рту? А бывает головокружение? И боли в груди бывают, когда летите больше пятисот метров? А какие, говорите, боли? А, сжимающие, как будто умираете… И импотенция возникла? Сейчас, я только вас измерю…

В руках возникла рулетка, он измерил рост пациента (80 см) и его вес — 30 кг. Посчитав индекс массы тела, пожилой доктор заохал:

— Ничего себе, ожирение 4-й степени. И вы еще летаете — просто чудо!

Невзирая на интенсивное пищание, Карлсону пришлось сдать кровь, в которой фигурировало повышение глюкозы — около 9 ммоль/л, не говоря уже о холестерине и его фракциях, которые тоже были значительно выше нормы. Странной жужжащей манжеткой измерили артериальное давление — в пределах 180/100 мм рт.ст. Намочили волосатую грудь, приклеили электроды и долго снимали какую-то витиеватую кривую, звавшуюся электрокардиограммой. Предложили еще повесить на него приборчик на сутки, чтобы снять эту самую ЭКГ, когда он будет летать и у него снова будет болеть в груди, но он наотрез отказался:

— Мне и так тяжело, а вы хотите на меня килограмм железа повесить и ждать, пока мне станет плохо? Сами туда летите, вот!

Доктор посмотрел на него печально:

— Уважаемый Карлсон, у вас типичный метаболический синдром. Сахарный диабет, гипертония, стенокардия 1-го функционального класса, повышение холестерина и ожирение. А вернее, вначале ожирение, а потом все остальное…

— Что? — взвизгнул наш герой яростно. — Я в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил, и никакого хренаболического синдрома у меня нет!

— Мне очень жаль, но вам придется похудеть. И клубничного варенья тоже нельзя, оно слишком сладкое…

— Так я же совсем чуть-чуть, — начал защищаться Карлсон. — Пару ложечек буквально…

Доктор протянул ему блокнотик и ручку:

— Вот тебе, фиксируй, что ты ешь, пять дней и приходи снова. А пока вот тебе таблетки: сахароснижающая, антигипертензивных две штуки, статинов — одна в день…

Вести пищевой дневник Карлсон согласился, только когда ему нашли блокнотик с гномиками. И начал писать все, что ел, хотя надо сказать, что леди Бок облегчила ему задачу — после физиологического отказа умерила свои кулинарные импульсы. Но все равно вышло многовато. Одна банка варенья была примерно на день, и то если не летать. А ежели совершал променад, то и две шло в ход. Почти стыдно было, что за пять дней он исписал весь блокнотик, включая конечную картонку.

Доктор почмокал губами, перелистывая мелко исписанные страницы:

— Так говоришь, всего пару ложечек?..

Смурным возвращался Карлсон из поликлиники. Поднялся в домик, вытащил из-под кровати пыльный потрепанный чемодан, сложил в него все свои нехитрые пожитки. Потянулся открыть шкафчик с вареньем, однако перед глазами замаячило суровое лицо в белом колпаке, которое делало предупреждающий жест указательным пальцем. Разочарованно отвернулся он от заботливо набитых полок с вкуснятиной, вздохнул и вылетел. Закрыл за собой ставни…

Прошел год. Малыш обыскался своего друга, обзвонил всех его прежних друзей и двух недолгих жен — никто его не видел. Изучив его медкарту, он уже и оплакал его несколько раз, и корил многократно себя за то, что не был с ним рядом, когда был так ему нужен.

Настало лето, каникулы, он лежал у себя дома, читал книжку. Вдруг в окне зашуршал моторчик, который он уже не надеялся услышать. Поднял глаза, а там, и правда, он, подтянутый, загоревший, с потрепанным чемоданом. Объятия, радостные возгласы…

— Э-э, спокойней, друг мой! Задушишь! — пищал Карлсон.

— Но где же ты был?

— О, я улетел подальше. От моей многоуважаемой фрекен Бок, которая со своей заботой меня почти убила. И от своего шкафчика с вареньем… Похудел, и вот — никаких болей в груди, сухости во рту, и могу пролетать от тебя до Парижа! — гордо выгнул он свою маленькую грудку и крутанул пропеллер.

Малыш обнял его с новыми силами…

Роттер М.М.

Модуль

От і настав день смертної кари. Передостання жертва радісно висковзнула в коридор з кабінету екзаменатора.

— Наступний, давай, іди. Він так ніби нічого. Дає три питання і додаткову задачу при спірній оцінці.

Останній із могікан скрушно зітхнув і відкрив двері кабінету. І треба ж бути останнім у списку. Буква «Х» і не остання в алфавіті, але остання в списку групи. Бідолаха тільки переступив поріг, а симпатоадреналова система вже робила свою чорну справу: в роті сухо, як в Сахарі, перелякане серце так і хоче вискочити з перикардіальної сумки і втекти світ за очі, кишечник туго сплівся морським вузлом. Наче конденсат на дзеркалі ванної кімнати, на чолі проступили краплини холодного поту.

— Доброго дня! — наче залишки майонезу з пустої упаковки видавив привітання з пересохлої горлянки.

— Тягни білет, — відразу взяв бика за роги викладач.

Питання в білеті попались сумнівної якості. Одне він знав непогано, в другому трошки орієнтувався і швидше не відповідав на нього, а гадав на кавовій гущі. Про існування болячки з третього питання студент щиро не здогадувався. Відповідь шла туго, як суха булочка без чаю.

Екзаменатор втомлено констатував:

— Щось ніби й знаєш, а щось ні. Трійка, максимум з плюсом.

У студентському серці почала зріти паніка: стипендія на наступний семестр вже стовбичила під великим знаком питання. Звичайно, сам винуватий — терапію вчив погано. Але що поробиш — весна, гормони, Ліга Європи.

— То дайте додаткову задачу, — у тремтячому голосі проклюнулись нотки надії тяжкохворого на інноваційні ректальні свічки.

— Добре, — згодився його мучитель, — але пам’ятай, що це не кроківські задачі, а реальні клінічні випадки, можливо, з не дуже типовим перебігом.

З приреченим виглядом шахіда-смертника мученик потягнувся до стопки задач і витягнув одну з них.

Так, ні за що й очами зачепитись, жодного патогномонічного симптому: чоловік, 41 рік, субфебрилітет. Помірне схуднення, шкірна еритема, підгострий олігоартрит, ураження мітрального клапана, сечовий синдром, диспепсичні прояви, дещо знижений гемоглобін і підвищена швидкість осідання еритроцитів. Одним словом — неясна системна хворь.

— До речі, даю тільки один шанс сказати правильний діагноз, — наче курку лисиця, підбадьорив його викладач.

«Так. Треба заспокоїтись і очистити голову від думок».

Друга частина психотерапії пройшла просто блискуче — одинока думка спішно покинула голову, не витримавши самотності.

— Ну, то у вас є вже діагноз?

— Ревматична лихоманка, — в паніці підсвідомість викинула на язик зі своїх недр більш-менш підходящу нозологічну одиницю, як злякана хазяйка жбурляє в мишу перше, що попало під руку.

Викладач тяжко зітхнув. Знак питання над стипендією загрозливо захитався.

— Я свого часу так само подумав — і втратив пацієнта.

— Що ж це насправді було?

— Атиповий перебіг системного червоного вовчака, — в кабінеті повисла незручна пауза.

— То від чого помер цей хворий? — невпевнено запитала жертва болонського експерименту.

— Чому помер? Він ще досі живий. Пішов до мого колеги, який і поставив правильний діагноз. Ще досі у нього лікується. Колега навіть наукову роботу захистив по цьому казуїстичному випадку, — жаль за втраченою можливістю зморшками відобразився на чолі досвідченого лікаря. — Такого пацієнта втратив.

— А як же еритема у формі метелика і CREST-синдром?

— Хрести та метелики у кроківських завданнях шукай, а в реальному житті все по-іншому.

— Але ж це атиповий випадок, — з розпачем почав виправдовуватись студент. — Я гарно знаю СЧВ, — і тут же кулеметом почав строчити рядки з підручника: — СЧВ може протікати в гострій, підгострій або хронічній формі. Має три ступені активності. Клініко-морфологічні прояви: шкірні — ексудативна еритема, дискоїдний вовчак, капіляри, пурпура; суглобові: артралгії, поліартрити…

Викладач не спиняв цю словесну діарею, поринувши в тяжкі спогади про допущену в минулому помилку.

Коли стрічка в кулеметі закінчилась і в кабінеті повисла тиша, він запитав:

— Ким думаєш бути?

— Я бюджетник, тому, мабуть, сімейником.

— Я поставлю четвірку за однієї умови. Обіцяй у своїй лікарській практиці при неясній клініці завжди підозрювати СЧВ.

Студент тут же з готовністю поклав праву руку на серце, а ліву на заліковку й урочисто виголосив:

— Я, майбутній ескулап, обіцяю: в горі і в радості, в бідності і в багатстві, в недузі і в здоров’ї, в біді і в щасті — підозрювати системний червоний вовчак!

Погляд екзаменатора помітно потеплішав:

— Чесно? Як на сповіді?

— Чесне піонерське!

— Щось ти не дуже схожий на піонера.

— А ви — на священика.

— Ну добре – четвірка. Як прізвище?

— Хаус.

— Тримай заліковку, доктор Хаус.

Висоцький Василь Іванович,

5-й курс